|
<Pétersbourg.> 4 Janvier 1850
Bonjour et bon an, ma chère Dorothée, à vous et à votre mari, qui m’a fait un très joli cadeau pour mes étrennes, en m’envoyant sa comédie-proverbe1.
C’est très joli, en effet, très spirituellement élégant. Mais par qui fera-t-il jouer cette petite pièce? Des actrices russes, chargées de la jouer, ressembleraient à des servantes affublées des robes de leurs maîtresses - et quant à nos élégantes, elles trouveraient une double difficulté à le faire. D’abord elles ne savent pas assez de russe pour cela, et puis elles ne savent pas dire les vers. Une comédie russe vraiment nationale devrait être écrite en mauvais français et débitée avec des inflexions de voix antifrançaises. A cette double condition elle aurait la chance d’être une reproduction assez fidèle de notre monde fashionable. - Quant à votre poétique et excentrique nièce, je n’ai pas lu encore son nouvel oeuvre. Mais je doute fort qu’elle réussisse dans le drame. Elle a l’esprit trop faux pour cela. Elle a beaucoup de peine à être elle-même. Comment réussirait-elle à s’idenjtifier avec un autre moi que le sien?
J’ai vu votre amie, la P<rinc>esse Lwoff et sa jolie fille, qui ressemble beaucoup à sa jolie cousine la P<rinc>esse Michel Golitzine; elles ont toutes les deux un air de niaiserie qui n’est pas sans charme.
Dites donc à Чадаев qu’il se presse de faire faire un nouveau tirage de sa lithographie5. Tous les magasins de marchands d’estampes sont assiégés par la foule, et il ne serait pas impossible qu’un plus long retard ne fût la cause, par le temps qui court, de quelque mouvement dans les masses, qu’il vaudrait mieux prévenir. - En attendant mille amitiés à l’original.
Enfin, Dieu soit loué, Nicolas est avec vous. Il en était temps. S’il continue ainsi, il finira par me faire croire à l’histoire de Siméon le Stylite dont la Station au haut de la colonne ne me paraît pas accuser plus d’énergie de volonté que celle dont il vient de faire preuve6... Si l’ancien Stylite l’emporte sur le nôtre, ce ne serait tout au plus que sous le rapport de là tempérance. - En attendant j’ai une bonne nouvelle à lui apprendre, s’il ne la sait déjà. L’interdiction qui pesait sur Paris vient d’être levée, et rien, p<ar> e<xemple> ne l’empêche à retourner aux Batignoles7. Je reçois à l’instant l’annonce des 750 R<oubles> d’a<rgent> qu’il m’a envoyés.
Adieu, ma bonne Dorothée. Rappelez-moi au souvenir de tous ceux qui ne songent pas à moi.
T. T.
Перевод:
<Петербург.> 4 января 1850
Здравствуй, любезная Дашенька, желаю счастливого года тебе и твоему мужу, который сделал мне очень милый новогодний подарок, прислав свою комедию-пословицу.
Она вправду очень мила, очень остроумно-изящна. Но кому даст он разыграть эту пьеску? Если исполнение ее возложить на русских актрис, они будут походить на служанок, вырядившихся в платья своих хозяек, - что же до наших щеголих, то для них это дело оказалось бы вдвойне трудным. Прежде всего, для этого они недостаточно знают русский язык, а потом они не умеют произносить стихи. Подлинно национальную русскую комедию следовало бы писать на плохом французском языке, а произносить - с антифранцузскими интонациями. При этом двойном условии она могла бы стать довольно верным отражением нашего модного света. - Что касается вашей поэтичной и эксцентрической племянницы, то я еще не прочитал ее нового произведения. Но весьма сомневаюсь, чтобы она преуспела в драме. Для этого ее ум слишком ненатурален. Ей весьма трудно быть самой собой. Как же сможет она отождествить себя с чужим я?
Я видел твою приятельницу княгиню Львову и ее хорошенькую дочку, очень похожую на свою хорошенькую кузину, жену князя Михаила Голицына4; у обеих наивно-глупенький вид, не лишенный прелести.
Да скажите же Чадаеву, чтобы он заказал новые оттиски своих литографий. Все лавки, торгующие гравюрами, осаждаются толпой, а по нынешним временам дальнейшее промедление может послужить поводом к какому-либо волнению в массах, а этого лучше было бы избежать. - А покуда передайте самые дружеские приветствия оригиналу.
Наконец-то, благодарение Богу, Николушка с вами. Пора! Если он будет продолжать в том же духе, он заставит меня уверовать в историю Симеона Столпника, чье стояние на верху столпа требует, по-моему, не более силы воли, чем та, которую он только что обнаружил6... Если древний Столпник и превосходит нашего, то разве только воздержанием. - Пока я имею сообщить ему приятную новость, если она ему еще не известна. Запрещение, тяготевшее над Парижем, только что снято, и ничто уже не препятствует ему вернуться на Батиньоль7. Сию минуту получил извещение о 750 р<ублях> с<еребром>, которые он мне послал.
Прости, моя добрая Дашенька. Напомни обо мне всем, кто обо мне не думает.
Ф. Т. |
