|
Ce jeudi. 19 juin/1 juillet 1847
Дача Строгановых
Casa Colobiano
Ma chatte chérie, j’ai reçu avant-hier votre lettre de Réval qui m’a fait grand plaisir, mais cela ne me suffit pas. J’ai besoin de vous savoir à Hapsal ayant déjà franchi les problématiques cent verstes de distance qui vous en séparaient1. Je veux aussi connaître dans leur naïve sincérité les premières impressions que ce lieu de plaisance aura produit sur vous. Ainsi donc la physionomie allemande de Réval vous a donné à penser et il n’a pas fallu moins qu’une barbe de cocher russe pour vous rassurer.
L’excellente Princesse à qui j’ai fait part de cette impression en a ri, sans trop savoir, comment se l’expliquer.
Maintenant vous voilà depuis plusieurs jours à Hapsal, et il me tarde d’apprendre quels sont les souvenirs que cet endroit-là réveillera en vous...
Mais si je pense toujours à vous avec la même sollicitude, l’idée de vous savoir hors de ma portée, me met du calme dans l’esprit, et je suis tenté de vous appliquer le mot qu’une amie de madame de Staël a dit, en apprenant qu’elle venait d’accoucher d’une fille: «La pauvre petite, la voilà au moins tranquille maintenant».
Ici longue interruption. Déjeuner avec ses conséquences. Puis une visite de l’excellentissime Colombine dans la chambre d’Anna qui me quitte à l’instant pour aller à mon exemple vaguer aux soins de sa correspondance. Il est impossible d’être meilleur que cet excellente couple Colobiano, lui, le mari, tout à fait bon et distingué. Elle, la femme, toute à fait bonne et bonne3. A mon retour de Péterhof j’ai trouvé Anna si bien installée chez eux, qu’elle ne songeait pas plus à entrer en ville, pas plus qu’eux ne voulaient entendre parler de la laisser partir.
Voilà de quoi rassurer la Capello4 sur les suites de ma tyranie paternelle. Non contents d’héberger Anna, ils se mirent en tête de m’y associer aussi et ils mirent tant d’insistance pour m’y faire consentir, qu’après leur avoir opposé une résistance convenable, je me décidais, dimanche dernier, à venir coucher sous leur toit, au sortir d’un grand bal qui s’est donné ce jour-là chez la Comt<esse> J<ulie> Stroganoff5 et où nous avions été tous convives. Depuis je ne les ai plus quittés, dînant tous les jours et dînant très bien avec eux et passant mes soirées soit chez les Wiasemsky, soit ailleurs. Grâce au beau temps qu’il a fait ces jours-ci, les îles ont été un fort agréable séjour. Mais pour en jouir, comme il convient, il faut y être établi à demeure. Autrement ce n’est qu’une promenade qui devient bientôt fatiguante et monotone.
J’ai utilisé le voisinage pour renouer avec la Comt<esse> Julie et qui m’a chargé de mille choses aimables pour toi. Son bal, dimanche dernier, m’a fait passer en revue tout ce qu’il restait encore de monde aux îles. Hier grande soirée chez les Wiasemsky en l’honneur de Mad. Lazareff, née Biron, et de sa belle-sœur qui est née Mestchersky, la fille de Basile6. Outre ces deux dames auxquelles je me suis fait présenter, mais sans leur parler, il y avait encore Mad. Toumansky, la docte Séniavine, avec sa fille accomplie7, mais trop rouge, trop robuste, etc. etc. Quant à la maîtresse de la maison, elle était dans sa saute d’humeur bon enfant. La Valoueff8, très décidée encore l’autre jour à l’endroit de Hapsal, n’en parlait plus hier soir qu’avec doute et hésitation. Mais je me noie dans les détails niais et oiseux, et je les raconte très mal pour m’y plaire. Les noms propres et les faits ne me réussissent guères, et je me sens trop fatigué, cœur et âme, pour parler d’autre chose. Le temps en est passé...
Aujourd’hui je dîne à 5 h<eures> chez le Ministre Ouvaroff qui n’a pas voulu me laisser partir sans avoir rempli une certaine promesse qu’il se souvenait de m’avoir faite depuis longtemps.
A propos de mon voyage, voici ce que j’ai de nouveau à t’apprendre. L’autre jour je suis mandé à la chancellerie, où l’on me propose de la part du Chancelier de me charger, outre une expédition pour Berlin, d’en porter une autre à Zürich. Mon premier mouvement a été de refuser par instinct de paresse, car la proposition était tout à fait acceptable, puisque l’expédition pour Z<ürich> défrayait mon voyage à Bade. Aussi, rentré chez moi, je me ravisais. Mais il aurait fallu faire des démarches... Cela m’ennuyait, je laissais tomber les choses. Heureusement j’ai rencontré hier le Chancelier à la promenade. Je lui ai parlé, j’acceptais, et maintenant me voilà en route pour Z<ürich>. Je passerai toujours par Weimar, et c’est là, ma chatte chérie, où je te prie de m’adresser tes lettres...
Que le bon Dieu te conserve, comme ce qu’il y a de plus précieux au monde. J’embrasse les enfants... Mais écrire me dégoûte et m’ennuie, car j’écris trop mal.
T. T.
Перевод:
Четверг. 19 июня/1 июля 1847
Дача Строгановых
Casa Colobiano
Милая моя кисанька, третьего дня получил твое письмо из Ревеля, весьма меня порадовавшее; но этого мне мало. Мне необходимо знать, что ты уже в Гапсале и что сто загадочных верст, отделявших тебя от него, преодолены1. Мне хочется также узнать о первых простодушно-искренних впечатлениях твоих от этого приятного местечка. Итак, немецкий облик Ревеля заставил тебя призадуматься, и только борода русского извозчика смогла успокоить тебя. Милейшая княгиня2, с которой я поделился этим твоим впечатлением, посмеялась ему, хоть и не знала, как это следует понимать.
А теперь ты уже несколько дней как в Гапсале, и мне не терпится узнать, какие воспоминания пробудит в тебе этот городок...
Но хоть я и продолжаю думать о тебе с обычным беспокойством - мысль, что ты стала недосягаема для меня, принесла уму моему умиротворение, и мне хочется применить к тебе слова, сказанные одной приятельницею госпожи де Сталь при известии о том, что та родила девочку: «Бедная малютка, теперь-то ей хоть поспокойнее стало».
Тут произошла долгая заминка: завтрак со всеми последствиями. Потом визит наипревосходнейшей Коломбины, которая сидела в комнате Анны и только что рассталась со мною, чтобы по моему примеру заняться перепиской. Невозможно быть лучше этой превосходной четы. Колобиано, муж, хороший во всех отношениях и благовоспитанный человек, она, жена, хорошая во всех отношениях и просто хорошая3. По возвращении из Петергофа я увидел, что Анна столь хорошо у них устроилась, что и думать не хотела о переезде в город, а они не хотели и слышать о том, чтобы отпустить ее от себя.
Уж теперь-то Капелло4 может не волноваться по поводу того, к чему приводит моя отцовская тирания. Не довольствуясь тем, что они приютили Анну, они вздумали включить в свое общество и меня, и так настойчиво добивались моего согласия, что после приличного случаю сопротивления я решился в прошлое воскресенье переночевать под их кровом после большого бала, заданного в этот день графиней Юлией Строгановой5, на который все мы были приглашены. С тех пор я с ними так и не расстаюсь, обедаю у них - и обедаю прекрасно - каждый день, а вечера провожу то у Вяземских, то еще где-нибудь. Благодаря хорошей погоде, которая стояла эти дни, на Островах было очень приятно. Но чтобы наслаждаться ими как следует, надо там жить. В противном случае это всего лишь прогулка, становящаяся со временем и утомительной и однообразной.
Я воспользовался соседством, чтобы возобновить знакомство с графиней Юлией Строгановой; она поручила передать тебе сердечный привет. На балу у нее прошлым воскресеньем передо мною прошли все остатки общества, еще находившиеся на Островах. Вчера был большой вечер у Вяземских в честь госпожи Лазаревой, урожденной Бирон, и ее свояченицы, урожденной Мещерской, дочери Василия6. Кроме этих двух дам, которым я представился, но с которыми не разговаривал, была еще госпожа Туманская, ученая Сенявина, со своей дочерью на возрасте7, но не в меру красной и не в меру рослой, и пр. и пр. Что до хозяйки дома, то в тот день она была в своем ребячливо-добродушном настроении. Валуева8, еще намедни вполне определенно говорившая о Гапсале, вчера стала высказывать сомнения и проявлять нерешительность. Но я утопаю в глупых и праздных подробностях; и рассказываю я их слишком скверно, так что и самому мне не нравится. Имена и события не даются мне, а я слишком устал и сердцем и душою, чтобы говорить о другом. Прошло то время...
Сегодня в 5 часов я обедаю у министра Уварова, которому не хотелось отпустить меня, не исполнив одного своего давнишнего обещания. - Касательно моей поездки могу сообщить тебе следующие новости. Намедни меня вызвали в министерство и от имени канцлера предложили мне взять на себя курьерскую посылку помимо Берлина еще и в Цюрих.
Сначала я было отказался - по врожденной лени, ибо предложение было вполне приемлемое, поскольку командировка в Цюрих снимает расходы на поездку в Баден. А потому, вернувшись, одумался. Но пришлось бы похлопотать... Это мне было не по душе, и я махнул рукой. К счастью, вчера на гулянии я встретил канцлера. Я с ним переговорил - согласился, и вот собираюсь в путь - в Цюрих. Я все же проеду через Веймар и туда-то, милая моя кисанька, я и прошу писать мне...
Храни тебя Господь как самое ценное, что есть на свете. Целую детей... Но писать мне противно и скучно... Ибо пишу я уж слишком плохо.
Ф. Т. |
